ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

НЕПРОСТАЯ ЗАПИСКА

Пушкин, милостью Николая I возвращённый из михайловской ссылки, в сентябре 1826 г. получил от генерал-адъютанта А. X. Бенкендорфа следующее письмо: «Его величество совершенно остается уверенным, что вы употребите отличные способности ваши на передание потомству славы нашего отечества, придав вместе бессмертию имя ваше. В сей уверенности его императорскому величеству благоугодно, чтобы вы занялись предметом о воспитании юношества. Вам предоставляется совершенная и полная свобода, когда и как представить ваши мысли и соображения. И предмет сей должен представить вам тем обширнейший круг, что на опыте видели совершенно все пагубные последствия ложной системы воспитания». Как ответ на задание царя появилась пушкинская записка «О народном воспитании». Нетрудно понять, на словах предоставляя поэту совершенную и полную свободу, от него требовали проанализировать систему воспитания, которая привела к пагубным последствиям и его, и его друзей-декабристов. В конце записки Пушкин пишет: «Одно желание усердием и искренностию оправдать высочайшие милости, мною не заслуженные, понудило меня исполнить вверенное мне препоручение». Документ, составленный поэтом многослоен, что даёт основания говорить и о разных аспектах пушкинской искренности, и о том, как искренность его была воспринята царём.

Вне всякого сомнения, покаяние Пушкина – признание лицейских литературных проказ и создание свободолюбивых произведений после окончания лицея – которое, на мой взгляд, прочитывется в приведённых ниже цитатах, могло потрафить Николаю:

«Должно обратить строгое внимание на рукописи, ходящие между воспитанниками. За найденную похабную рукопись положить тягчайшее наказание; за возмутительную – исключение из училища».

«Надлежит защитить новое, возрастающее поколение, еще не наученное никаким опытом и которое скоро явится на поприще жизни со всею пылкостию первой молодости, со всем ее восторгом и готовностию принимать всякие впечатления».

Приведённые цитаты очень напоминают соображения В. А. Жуковского, высказанные в письме Пушкину 12 апреля 1826 г.: «Ты ни в чем не замешан – это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством. Ты знаешь, как я люблю твою музу в как дорожу твоею благоприобретенною славою: ибо умею уважать Поэзию и знаю, что ты рожден быть великим поэтом и мог бы быть честью и драгоценностию России. Но я ненавижу всё, что ты написал возмутительного для порядка и нравственности. Наши отроки (то есть всё зреющее поколение), при плохом воспитании, которое не дает им никакой подпоры для жизни, познакомились с твоими буйными, одетыми прелестию поэзии мыслями; ты уже многим нанес вред неисцелимый».

Но, главное, на что обращал в записке внимание Пушкин – на отсутствие просвещения, которое может уберечь от социальных потрясений, и на приоритет эволюционного пути развития над революционным – не совпадало с тем, что желал услышать от него император. Об отношении Николая к просвещению как к главному злу мы узнаем из письма Бенкендорфа от 23 декабря 1826 г.: «Государь император с удовольствием изволил читать рассуждения ваши о народном воспитании» <----> при сем заметить изволил, что принятое вами правило, будто бы просвещение и гений служат исключительно основанием совершенства, есть правило опасное для общего спокойствия, завлекшее вас самих на край пропасти и повергшее в оную толикое число молодых людей. Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному. На сих-то началах должно быть основано благонаправленное воспитание». Странное отношение: разве можно считать просвещением то, что является неопытным, безнравственным и бесполезным. Что касается эволюционного пути развития России, то он претил самодержцу не менее революционного. Об этом свидетельствует фраза, произнесенная монархом в Государственном совете 30 марта 1842 г.: «Нет сомнения, что крепостное право, в нынешнем его положении у нас, есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь, было бы делом ещё более губительным». Эволюционный путь – это путь реформ, а они для Николая были большим злом. В конце 1826 года Пушкин обо всём этом знать не мог, только по истечении времени пришло понимание сути государственной политики Николая Павловича. Суть её изложил в своей работе «Курс русской истории», опубликованной в 1904 году, В. О. Ключеский: «Николай поставил себе задачей ничего не переменять, не вводить ничего нового в основаниях, а только поддерживать существующий порядок, восполнять пробелы, чинить обнаружившиеся ветхости помощью практического законодательства и все это делать без всякого участия общества, даже с подавлением общественной самостоятельности, одними правительственными средствами; но он не снял с очереди тех жгучих вопросов, которые были поставлены в прежнее царствование, и, кажется, понимал их жгучесть еще сильнее, чем его предшественник. Итак, консервативный и бюрократический образ действия – вот характеристика нового царствования; поддержать существующее помощью чиновников – еще так можно обозначить этот характер. <-----> Чтобы поправить действие правительственного механизма, столь расстроенного, составлена была комиссия, известная под именем сенатора Энгеля. Комиссия должна была выработать проект нового судебного устройства. Выработанный проект отличался очень либеральными началами: уничтожалось тайное канцелярское производство, вводилась несменяемость судей и более строгое распределение судебных дел от административных. Император вполне одобрил эти проекты, но нашел их более рассчитанными на будущее, чем на настоящее, и оставил их без последствий. В этом отношении императора к преобразовательным проектам и выразилось основное начало, которым он руководился; он одобрял все хорошие предложения, которые могли поправить дело, но никогда не решался их осуществить. Итак, поддерживать существующий порядок – вот программа нового правительства»⁴⁴.

По поводу Записки, беседуя в сентябре 1827 года с А. Н. Вульфом, Пушкин сказал следующее: «Я был в затруднении, когда Николай спросил мое мнение о сем предмете. Мне бы легко было написать то, чего хотели, но не надобно же пропускать такого случая, чтоб сделать добро. Однако я между прочим сказал, что должно подавить частное воспитание»⁴⁵. Но, то что в понимании Пушкина было добром для государства, для Николая являлось абсолютным злом. Как царь должен был воспринять следующие соображения поэта: «В окончательном курсе преподавание истории (особенно новейшей) должно будет совершенно измениться. Можно будет<-----> не хитрить; не искажать республиканских рассуждений, не позорить убийства Кесаря, превознесенного 2000 лет, но представить Брута защитником и мстителем коренных постановлений отечества, а Кесаря честолюбивым возмутителем. Вообще не должно, чтоб республиканские идеи изумили воспитанников при вступлении в свет и имели для них прелесть новизны». Указывая на частное, домашнее, воспитание, как на одну из причин событий, произошедших на Сенатской площади, Пушкин в качестве альтернативы предлагает обдуманное и выверенное воспитание молодёжи в гимназиях, лицеях и пансионах при университетах. При этом, думаю, он вполне сознательно закладывает мину замедленного действия, предлагая императору в государственных учебных заведениях с молодых ногтей воспитывать республиканцев – то есть, новых декабристов. И нетрудно догадаться, какую из двух прописанных в записке ролей – единовластного и пожизненного римского правителя Цезаря, последовательно уничтожавшего республику, или республиканца Брута, уничтожившего Цезаря – поэт предназначал Николаю.

ПОЭТ = РАЗУМ

В черновом конспекте замечаний, именуемых «Возражение на статьи Кюхельбекера в “Мнемозине”», Александр Сергеевич писал: «Единый план «Ада» есть уже плод высокого гения». Мысль о том, что план великого художественного произведения есть плод Разума, находим у Пушкина и в «Материалах к «Отрывкам из писем, мыслям и замечаниям»»:«Высшая смелость – смелость воображения, создания, где план обширный объемлется творческою мыслью; такова смелость Шекспира, Данте, Мильтона, Гёте в „Фаусте“»⁴⁶. Думаю, на основании этих размышлений поэта мы вправе предположить, что и для себя Александр Сергеевич разработал план, объединяющий большую часть его произведений в единый мегасюжет, героями которого являются Разум, Чувство, Муза, Свобода, Жизнь, Смерть, Творчество… Иначе, какой прок был ему в приведённых выше размышлениях.

Учитывая, что отцы в пушкинских произведениях, как правило, являются аллегорией Разума, следует обратить внимание на то, что и Данте Александр Сергеевич величал великим отцом («il gran padre Alighieri»⁴⁷), и Шекспира «Отцом нашим»⁴⁸. Но самое интересное – существует пушкинский автопортрет 1835-1836 годов, под которым рукой поэта написано «Великий Отец А. П.» («il gran padre А. Р.»).

Из всего этого и выведено мной равенство, являющееся заглавием данной главы.

Размышляя о Разуме, невозможно пройти мимо одного из интереснейших и совершенных пушкинских стихотворений, которое почему-то считают отрывком.

Отрок

Невод рыбак расстилал по брегу студеного моря;
Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!
Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:
Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

Три вопроса возникают по прочтении четверостишия:

1. Почему отрок должен оставить отца?
2. Почему ему нужны иные орудия лова?
3. Что это за цари, которые уловляют умы?

Попытаюсь на них ответить.

С. А. Кибальник считает, что «Отрок» «представляет собой замечательный пример синтеза и переосмысления Пушкиным самых, на первый взгляд, разнородных традиций»⁴⁹. Среди источников, которыми поэт пользовался при его создании, пушкинист называет «Послание И. М. Муравьеву-Апостолу» К. Н. Батюшкова, где речь идет о юном Ломоносове, который «мрежи расстилал по новым берегам», эпиграммы Шиллера, Кюхельбекера и то место Евангелий, где Христос у озера Геннисаретского обратился к ученикам: идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков. При этом Кибальник указывает на то, что хоть в стихотворении «Отрок» и использованы контуры судьбы М. В. Ломоносова, оно имеет более отвлеченный, универсальный смысл. Этот неоспоримый вывод разительно отличается от безапелляционных комментариев, вроде: «Стихотворение говорит о судьбе М. В. Ломоносова», или «В данном стихотворении А. С. Пушкин говорит о судьбе великого русского ученого мирового значения М. В. Ломоносова», или «Отрок-рыбак – М. В. Ломоносов». Этот вывод комментаторы сами подготавливают, скрещивая упомянутую строчку Батюшкова со строчкой «Будешь подвижник Петру» из пушкинского черновика к стихотворению. Но они соединяют российскому императору жестокость самовластного помещика, Александр Сергеевич отдает должное несоединимое: Ломоносов прибыл в Москву в январе 1731 года – через 6 лет после кончины Петра (28 января (8 февраля) 1725 года). Так кто же этот отрок, назначенный в черновиках в подвижники Петру? Записывая в пассив его обширному уму, исполненному доброжелательства и государственной мудрости⁵⁰. Выскажу предположение, что Отрок и есть аллегория нового для России европейского мышления. Заменяя «Петра» «царями» и тем самым смещая акцент, Пушкин меняет смысл четверостишия: в окончательном варианте Разум помогает улавливать умы не самодержцам, а поэтам, которые по Пушкину есть цари: «Ты царь: живи один. Дорогою свободной /Иди, куда влечет тебя свободный ум». Высказанные предположения не отменяют и следующие варианты скрытого смысла:

1. Вариант. Речь в произведении идёт о старом и новом мышлении;

2. Вариант, основанный на Евангелии. Иисус разъяснил ученикам, что их удел не ловля рыбы, а ловля «человеков» (душ человеческих). В этом смысле Иисус есть главный рыбак, улавливающий «человеков» сетями Веры, которую символизирует пушкинский рыбак-отец. А вот Отрок, которому предназначено оставить отца, и уловлять сетями, отличными от отцовских, не души, а умы, скорее всего, символизирует Разум. Кстати, согласно словарю Даля существительное «отрок» может употребляться как в значении «подросток», так и в значении «служитель или раб вообще». Используя данное значение, мы получаем произведение о рабе Веры Разуме, которого поэт призывает освободиться из-под её власти.

Говоря об «Отроке», нельзя не обратить внимания и на техническую сторону вопроса, о которой Александр Сергеевич, конечно же, был осведомлен. Я имею в виду устройство невода, которым оперирует рыбак, и мрежи (или мережи), которой оперирует отрок. Невод простейшее орудие, принцип лова которым основан на обмётывании скоплений рыбы и вытягивании сети с уловом на берег. Мрежа представляет собой неподвижную довольно сложную ловушку, состоящую из направляющей системы, именуемой «крылья», и круглой «бочки», изготовленной из обручей круглой формы, с натянутой на них сетью. Вход в камеру мрежи прост, а выход затруднён. На мой взгляд, несложный в своём устройстве невод есть аллегория Веры, а сложная мрежа – аллегория Разума.

Размышления о четверостишии завершу следующим образом.

1. Явное противостояние Веры и Разума, чрезвычайно эмоционально описанное семнадцатилетним Пушкиным во внушительной по объёму элегии «Безверие», где Разум перекрывает индивиду путь к Вере, спустя 13 лет переосмысленное и уложенное поэтом в 4 строки «Отрока», где уже Вера подавляет самостоятельность Разума, становится противостоянием тайным и обретает поэтическую образность.

2. Так как для Разума в «Отроке» существует потенциальная возможность освободится от гнёта Веры, есть основания говорить об антирелигиозной направленности произведения.

3. Это единственное(?) пушкинское стихотворение, где Разум выступает не в роли Старика (и Отца), а в роли Отрока.

О САМОМ ГЛАВНОМ ХУДОЖНИКЕ

Грустен и весел вхожу, ваятель, в твою мастерскую:
Гипсу ты мысли даешь, мрамор послушен тебе:
Сколько богов, и богинь, и героев!.. Вот Зевс громовержец,
Вот исподлобья глядит, дуя в цевницу, сатир.
Здесь зачинатель Барклай, а здесь совершитель Кутузов.
Тут Аполлон – идеал, там Ниобея – печаль…
Весело мне. Но меж тем в толпе молчаливых кумиров –
Грустен гуляю: со мной доброго Дельвига нет;
В темной могиле почил художников друг и советник.
Как бы он обнял тебя! как бы гордился тобой!

Об этом стихотворении, названном «Художнику», у Ю. М. Лотмана читаем следующее: «Краткие прилагательные “грустен” и “весел” находятся в одинаковой синтаксической позиции, выражены теми же самыми грамматическими формами. Между ними устанавливается отношение параллелизма, которое не дает возможности понять текст (в нехудожественном тексте это было бы возможно) как указание на существование в сознании автора двух различных, не связанных между собой душевных настроений. В художественном тексте оба члена воспринимаются как взаимноаналогичные. Понятия “грустен” и“весел”составляют вэаимосоотнесенную сложную структуру»⁵¹. Данные соображения собрата по цеху не устраивают В. В. Вейдле: «Все знают, что и самые противоположные чувства могут порой сливаться воедино. Если я скажу безо всякого параллелизма: “Весел он, но в самом его веселье есть и грусть”, это будет полностью понятно. Но беда-то в том, что у Пушкина вовсе не о таком слиянии шла речь. “Весел” в этом стихе относится к одобрению работ скульптора (Орловского), а “грустен” к отсутствию Дельвига (которого уже пять лет как не было в живых). Естественно даже предположить, что поэт, посетитель мастерской, сперва порадовался тому, что там увидел, а потом, о покойном друге подумав, взгрустнул. Анализ Лотмана, во всяком случае, не пояснил этот стих, а затуманил. Весь анализ – вовсе и не нужный – основан на ошибке. Что ж, ошибка эта случайна? Не думаю. Мысли не допускаю, чтобы Ю.М. всего этого стихотворения попросту не прочел или памяти о нем не сохранил. Ошибка его проистекает из затмения, вызванного привычкой за волосы притягивать примеры в подтверждение тяжеловооруженной, но небоеспособной теории»⁵².

Из приведённых цитат хорошо видны два подхода к творчеству Александра Сергеевича в целом: при одном с помощью научных терминов не проясняют, а затуманивают смысл произведения, при другом – упрощают донельзя. И в обоих случаях специалисты, относясь к поэзии утилитарно, отказывают ей в дополнительном измерении, не определённом потребностями обыденного языка. Что я имею в виду. Обычно данное произведение комментируют фразой о том, что ваятель – это скульптор Б. Орловский, автор памятников Барклаю-де-Толли и Кутузову, поставленных в Петербурге перед Казанским собором: установлено, что в 1836 году Пушкин посетил мастерскую скульптора. Не отрицая того, что Антон Антонович Дельвиг был другом Орловского, выскажу предположение, что он в первую очередь был другом Разума, не зря же Александр Сергеевич после смерти Дельвига писал Елизавете Хитрово 21 января 1831 года: «То была отлично устроенная голова и душа незаурядного закала».

Приведённые ниже цитаты из Плотина, на мой взгляд, есть ключ, открывающий «Художника»:

«В уме содержатся все вещи».

«Он (ум) тот принцип, который формирует её (душу) и все прочее, подобно тому, как художник формирует материал в статую, и он же содержит в себе все формы (или идеи), которые дает вещам»⁵³.

Как видим, речь в произведении идет о многоликом художнике Разуме, в котором грусть и веселье едины. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ
_____________________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

44. В. О Ключевский. Курс русской истории. Москва. «Мысль». 1989. Часть V. Лекция LXXXV. Начало царствования Николая I. С. 241-242

53. Плотин. Избранные трактаты. МН.: Харвест; М.: АСТ, 200. С. 48, 130.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>